Это первый для Куриленко украинский фильм. Актриса давно живет во Франции, но родом она из Бердянска. Ольга Куриленко чувствует большую ответственность за эту роль — тема обязывает.

Французский режиссер Михаль Боганим решила показать чернобыльскую трагедию сквозь призму жизненной истории девушки Анны из Припяти. Героиня фильма старше 30-летней Куриленко на десять лет. Поэтому гримерам приходится тщательно состаривать лицо Ольги. Кроме того, Куриленко в картине предстанет в непривычном для себя образе блондинки — для нее подобрали светлый парик-каре.

Съемки в «зоне отчуждения» проводились при содействии МЧС Украины и лично министра Нестора Шуфрича. А премьеру планируют на 26 апреля 2011 года, в 25-ю годовщину чернобыльской трагедии.

Отметим, режиссер «Земли забвения" Мишель Боганим знакома с Украиной не понаслышке: свою первую короткометражку она презентовала в 2002 году на киевском международном кинофестивале Молодость, а свой первый полнометражный документальный фильм «Одесса, Одесса!» посвятила украинским эмигрантам.

«После первого знакомства с Украиной я получила незабываемые впечатления и теперь приезжаю сюда регулярно», — поведала Боганим.

«Это кино не столько о катастрофе, сколько об украинской женщине, чья жизнь разворачивается на фоне аварии, — рассказала о новом проекте режиссер. — К съемкам я тщательно готовилась: изучала фильмы и книги, посвященные этой проблеме».

«Когда произошла авария, мне было лет шесть — я очень смутно припоминаю подробности. Гораздо больше я узнала об этом позже из документальных фильмов. Я просмотрела кучу материалов за последнее время. Я никогда ведь раньше не снималась на Украине, поэтому мне будет очень интересно», — отметила Куриленко.

По словам Боганим, герои фильма «Земля Забвения» будут говорить на русском и украинском языках.

С тех пор, в Белоруссии, Украине и России участились заболевания раком. Много людей погибло. Некоторые стали ивалидами. Катастрофа вызвала невыразимое социальное разрушение и нанесла сокрушительный удар шатающемуся Советскому Союзу. Линия между героем и жертвой была тонка не только в первые ужасные недели после несчастного случая. Пожарные боролись с огнем, но испытывали недостаток в инструментах. Военные вертолетные пилоты парили в радиоактивном пере дыма, чтобы тушить горящий реактор тоннами песка и воды (!), но их "бомбежки" не достигли цели. Все же катастрофа - и шанс для героизма - не заканчивалась, даже когда огонь был потушен. Месяцы и годы, группа ученых во главе с физиком Александром Боровым (на фото), исследовали труп реактора, чтобы удостовериться, что реактор больше не может приченить вреда. Работая в горячем, темном лабиринте, где радиация могла убить в течение минут, они нанесли на карту и проанализировали тонны реакторного топливного сохранения. Это был героизм. "Боровой знал то, что он делал," говорит Преподаватель Гарварда ядерный физик Ричард Вайлсон, "и он имел воображение и здравый смысл", чтобы преуспеть.

Теперь, спустя 15 лет после несчастного случая, мили пустынной сельской местности вокруг завода стали диким местном. Припять, когда-то мерцающий город (приблизительно 45 000 рабочих завода и их семей) является заброшенным городом, тихим кроме тех случаев, когда ветер шелестит ветви деревьев или ударяется о двери. Хотя "саркофаг", как нам утверждают, надёжно защищает от радиации Боровой все еще ищет признаки опасности. Грузный, седоволосый человек 63 лет, он не ожидал короновать свою карьеру - этот путь. Но он говорит, что когда спрашивали пойдёт ли он на это его коллеги "не могли сказать нет. Мы должны были пойти и сделать это потому что мы поняли, что наша работа была очень важна для других людей." В престижном Институте Москве, Боровой изучил neutrinos, тонкие податомные частицы поток которых проходит через человеческое тело. Но всю весну и лето 1986 он провёл вычисляя радиоактивные зоны опасности, в районе разрушенного реактора. Он остался в Москве, потому что его мать умирала. Но вскоре он уже был в Чернобыле, где он оказался перед простым вопросом: Могли ли остатки реакторного топлива взорваться снова? Жизни тысяч рабочих, устанавливающих саркофаг была под угрозой. Чтобы находить остатки, Borovoi и его напарники должны были рисковать жизнью в сердце разрушенного реактора. Очищающие работы не не могли проходить нормально; Рабочие застревали в развалинах другие были свалены радиацией. "У нас был только один вид работников которые могли работать" говорит Боровой. Сами рабочие назвали себя "СТАЛКЕРАМИ". Рабочие комбинезоны, перчатки, и респиратор стали их ведущей защитой и были слишком громоздкими для перемещение в развалинах реактора. Падение рабочего могло стать фатальным.

В конце 1986, в одной из не очень радиоактивных комнат и узких проходов, Сталкеры обнаружили гладкое, черное формирование, напоминающее ногу гигантского слона. Получение фрагменты было не легко проанализировать - фрагмент имел большой радиоактивный фон. Ученые могли проводить рядом с ним считанные секунды. Когда Боровой и его коллега Эдуард Пацукхин проанализировали этот предмет, они узнали, что "нога слона" была сделана из урана и циркония созданного в реакторе. Как реакторное ядро, сожженное в тысячах степеней, литое топливо очевидно проело себе путь через бетонный пол и медленно сочилось в комнаты ниже, где в это время охлаждалось и укреплялись последствия реакций. Концентрация урана в "Лаве Чернобыля" настолько высока, что стала растворятся. Это и стало причиной новой ядерной реакции. 
"Нога слона" была только маленькой частью 180 тонн топлива. Существовала опасность выпадения радиоактивных осадков, содержащих в себе все те 180 тонн, что по мнению Борового вышли из реактора как радиоактивные пары. Боровой продолжал исследовать кишку реактора. Он и его коллеги нашли больше гладкой массы лавы в близлежащем районе. В мае 1988 года, рабочие сверлили стены в главную реакторную яму - и убедились, что отсек где хранилось топливо пустеет. Все топливо, что появилось, гасилось во взрыве или медленно сочилось в более низкие комнаты как растворяющаяся лава. 
Пробудить реактор стало маловероятно. 
Чтобы сохранить современное состояние саркофага, Сталкеры вынуждены были выдержать лучевые атаки, вызванные пребыванием в эпицентре катастрофы. Заболевание раком у Сталкеров было гораздо выше чем у остальных работников Зоны. Боровой не стал показывать свою собственную дозу, полученную в ходе работ непосредственно в реакторе. Но он ухмыляясь он говорит, что если бы люди наблюдающие за ним тогда знали какую дозу он получил, его бы давно отстранили от работ.

Пока, он и его люди не перенесли "никаких определённых лучевых болезней" - говорит он. Удары и сердечные приступы принесли тяжелые потери для Сталкеров, но сам Боровой приписывает подобные случаи сложности и напряжению их работы. Он продолжает исследовать горячие точки: комнаты где опасно, нерасплавленное топливо может быть похоронено в щебне, не прикрытой лавы, превращающейся в ядовитую пыль. Торопливо построенный саркофаг пронизан отверстиями и опирается на ослабленные стены разрушенного реактора. Крах поднял бы облака радиоактивной пыли во второй раз, возможная катастрофа представляет большую опасность, размерами с "первый Чернобыль". Международный проект по постройке нового укрытия в стадии реализации. До тех пор, Боровой будет обязан находится в зоне разрушенного реактора, который он называет "моим главным врагом, и моим главным другом."

Справка: И. H. Госпина проживает по адресу г. Славутич, Киевский 
квартал, д. 4, кв. 52.

Год спустя, в октябре 1990 года, чернобыльский атомщик Александр 
Крымов сфотографировал из окна своей квартиры HЛО, висящий над жилыми 
домами атомщиков. Hа снимке хорошо видны посадочные опоры аппарата, 
который, по-видимому, только что взлетел.

Справка: А. Крымов проживает в г. Славутич, Ереванский квартал, 
д. 1 и готов передать пленку, где снят объект, для компетентной экс- 
пертизы.

11 октября 1991 года в 20 часов 09 минут возник пожар на втором 
энергоблоке ЧАЭС... Во время пожара произошло частичное обрушение 
кровли над энергогенератором. 
16 октября, пять дней спустя, фотокорреспондент газеты "Эхо Чер- 
нобыля" Владимир Савран проводил съемку в пострадавшем машинном зале 
генератора. Вот, что он рассказывает: "Hа всякий случай я "щелкнул" 
вверх, стараясь захватить в край кадра часть провала в крыше...", - и 
далее, - "будучи в здравом уме и твердой памяти, заявляю: на небе ни 
до, ни после не было никакого HЛО. Во всяком случае, видимого для гла- 
за. Hебо было хотя и по-осеннему серое, но абсолютно чистое". 
Однако, когда Владимир проявил отснятую пленку, на ней оказался 
висящий над провалом крыши второго блока HЛО, напоминающий объект, ко- 
торый за год до этого видела над ЧАЭС Ива Госпина, только сфотографи- 
рованный снизу. 
В ноябрьском номере газеты "Эхо Чернобыля" за 1991 год (где был 
впервые опубликован этот снимок) приводится следующий комментарий ре- 
дакции: "...о свойстве HЛО быть невидимым для человеческого глаза и 
"проявляться" лишь на фото- и кинопленке, в прессе сообщалось не раз. 
Видимо, подобный объект и "поймал" В. Савран. 
Специалисты, которые по просьбе редакции уже внимательно изучили 
негатив, не допускают какой-либо фальсификации".

Справка: Владимир Савран - профессиональный фотожурналист, рабо- 
тает в Чернобыле с 1986 года, "уфологией" никогда не увлекался и в HЛО 
не верил... пока не обнаружил его на негативе. Рабочий адрес В. Савра- 
на: г. Киев, ул. Владимирская, д. 47, редакция газеты "Эхо Чернобыля".

Можно ли отнести приведенные выше документированные свидетельства 
очевидцев, рисунки и фотографии к случайным совпадениям, оптическим 
миражам или просто к мистификациям, как это многократно делала наша 
"объективная" пресса? 
В свое время космонавт Павел Романович Попович писал: "В процессе 
познания Человечество постоянно сталкивается с загадочными явлениями. 
Чем смелее наука берется за их изучение, тем скорее она добивается ус- 
пеха и тем меньше остается места для всякого рода домыслов и слу- 
хов..."

Той весной страна, впервые после Великой Отечественной, встала на защиту Отечества. Говорить об этом просто как об аварии было бы нечестно по отношению к людям, которые своими телами закрывали самую страшную катастрофу прошедшего века. Вся информация о Чернобыле, видимо, никогда не будет сказана. Потому что взрыв Чернобыля нес в себе 400 Хиросим. Надо отметить, что средств какой-либо защиты от ТАКОЙ радиации еще не придумано. И тем не менее, можно сказать, голыми руками, почти полтора миллиона советских граждан остановили ядерный поток. Ежемесячно на Чернобыле работало по 25 тысяч человек. Только из России там побывало 560 тысяч ликвидаторов. Многие из них заплатили своими жизнями за покой и безопасность страны. И Европы.

Они были очень разные. Крановщик и взрывник, водитель и специалист с атомной станции, профессиональный военный и повар, врач и бульдозерист... Здесь работали граждане 126 национальностей. Из всех пятнадцати республик СССР. И живущие рядом с местом катастрофы, и из дальних мест: Кара-Куль (горная Киргизия), Усть-Каменогорск (Казахстан), Красноводск и Ставрополь, Сосновый Бор и Желтые Воды. Вместе работали белорусы и прибалтийцы. Перед общей бедой все были равны. Все они были Солдатами Родины. И долг свой выполнили.

Мне дважды "посчастливилось” принимать участие в ликвидации этой аварии. И даже по прошествии многих лет могу сказать, что это было самое наполненное время в моей жизни. Наполненное особым смыслом. Оба раза ехал в Чернобыль добровольно, имея за плечами опыт работы в череповецкой газогорной спасательной службе. Четко знал, что мой опыт будет востребован. И он действительно пригодился.

За время службы на Чернобыльской АЭС довелось встретиться с огромным количеством достойных людей — от начальника штаба ГО СССР генерал-лейтенанта Алексея Платоновича Горбачева до рядовых и переселенцев. С годами забываются имена и фамилии, но их лица, их судьбы памятны и сегодня. Вероятно, могу поставить себе в некоторую заслугу, что удавалось оказывать реальную помощь как сослуживцам, так и жителям чернобыльской зоны. Рад, что моя должность позволяла это сделать.

На Чернобыле, кроме работы на атомной станции, была и просто жизнь. Ежедневная. Несуетная. Жизнь взрослых мужчин. Ибо работали там только мужчины, достигшие 35-летнего возраста и, как правило, уже имеющие двух детей. Были влюбленности. В замечательных девчат из Арзамаса, которые трудились в наших столовых. В прекрасных хохлушек, занятых в сфере обслуживания.

Было много шуток, каких-то чисто мужских розыгрышей. Припевали на мотив известной песни В.Кикабидзе:

33 рентгена, 33 рентгена...

Я стою у взлетной полосы.

Мне уже сегодня море по колено —

Я достал свинцовые трусы.

Шутили на тему нашей дальнейшей жизни:

"На краю "саркофага” стоят два чернобыльца. Один сокрушенно: "Штаны упали!”. Другой равнодушно: "Ну и хрен с ними”. Первый, с глубоким вздохом: "В том то и дело...”.

Маленький, но характерный, штрих нашей жизни. Женщин было мало, но практически не было матерщины, даже в своей среде. Мы очень уважительно относились друг к другу. Не было драк. Ни на бытовой, ни национальной почве. Гауптвахта пустовала. На станции соблюдался строжайший сухой закон. И недовольства по этому поводу не было.

Но скучать ликвидаторам не давали. Была обширная, хорошо продуманная культурно-развлекательная программа. Каждый из ликвидаторов за свои 45 суток работы побывал в концертном зале "Украина” (Киев) на концертах Долиной, Пугачевой, Софии Ротару, ансамбля "Ялла”. А самые отчаянные выступали на чернобыльском стадионе — Александр Серов, Любовь Ротару... Мы заваливали их цветами из окрестных огородов, которые артисты оставляли на сцене — звенели подарки!

А пустующие сады и огороды! Мы прекрасно знали, что нельзя есть косточковые (вишня, черешня, слива). Но вот клубнику (размером с яблоко) отмывали газировкой "Оболонь” и ели, ели... Не было птиц. Не летали. Но почему-то много ежей гуляло в округе. А вот на самой станции встречались рыжие крысы размером с кошку. О кошках отдельно. У "быков” жила единственная кошка. В округе котов вообще не было. Но кошка родила шестерых котят. Весь Чернобыль ходил смотреть на это чудо. ("Быки” — вещевой склад, располагался на бывшей ферме с двумя громадными гипсовыми быками у входа).

Никто не думал о смерти. Хотя она ходила около нас каждый день. Каждый час. Чернобыльская дружба до сих пор связывает ветеранов. Эти люди проверены не только временем. Они проверены самым главным — проверены смертью. Но никто из них не сломился, не изменил своему воинскому долгу, присяге.

Россия так часто испытывала потрясения, что мы уже привыкли ко всевозможным бедствиям. Но подвиг ликвидаторов Чернобыля не сравним ни с чем. В истории человечества еще не было опыта ликвидации катастроф ценой человеческих жизней. Только наша страна с ее неисчислимыми человеческими ресурсами могла позволить себе это. Сейчас можно много говорить об ошибках правительства, о его нерешительности. Это не главное. Главное то, что только народ, сплоченный воедино, смог противостоять радиационному урагану.

Очень разные реакции наблюдались мной при упоминании цели моей поездки в разговоре со знакомыми. Одни морщили лоб, пытаясь вспомнить — где же они слышали это название; другие — вспоминая — спрашивали меня, за каким чертом меня несет туда; третьи — восклицали «Ни фига себе! Расскажешь потом, как там? Круто!»; и лишь несколько человек, не получив от меня вразумительного ответа на короткий вопрос «Зачем» — говорили «Что ж, если тебе Это надо — то удачи тебе…»

Отвечать на вопрос «зачем» было в самом деле трудно. Даже спроси я сам себя, зачем мне эта поездка, не смог бы ответить четко и вразумительно… Что-то внутри меня толкало, говорило «надо, Олег… тебе это надо…» — и я не знал, да и сейчас не знаю, как выразить это словами. Поэтому — одним, зная, что все равно не поймут, я отвечал «Интересно мне, как там», а другим — говорил часть правды — «Еду искать душевного равновесия…».

Как бы то ни было, считали ли люди вокруг меня свихнувшимся или нет — мысль о поездке все сильнее и сильнее обретала материальность. Сначала в планах стояли июнь или июль, затем, прочитав материалы об очередной поездке, я решил — чего ждать? Я еду в мае. Пусть синоптики обещают страшную жару, пусть украинские политики не гарантируют нормальной ситуации в стране, но — я еду.

До момента, когда я, собрав рюкзак, закрыл за собой дверь квартиры, были и споры с женой, которая хотела ехать со мной «лишь бы выехать хоть куда отдохнуть от бытовухи», были и друзья, удивившиеся «Уже собираешься??? Жаль, но у меня сейчас нет денег совсем, ну ты понимаешь? Может, потом вместе поедем?». Была мама, предлагавшая отдать мне деньги за билет, и даже больше, лишь бы я «прекратил валять дурака и не страдать ерундой»… Но меня, как тот разогнавшийся бронепоезд, было уже не остановить.

Итак, Киев. Свой путь туда я описывать не буду, ибо он — это просто достаточно короткое путешествие «из пункта А в пункт Б». Прибыл я в начале шестого утра, и у меня было больше полутора часов, чтобы осмотреться вокруг. Встретила меня украинская столица приветливо, зеленью своих улиц и почти полным отсутствием прохожих на утренних тротуарах. Был, конечно, неприятный момент, когда, проходя под сенью цветущей липы, я получил серьезный удар большой отломившейся веткой, больше похожей на дубину Соловья-Разбойника. Но — ни синяка, ни крови не было, и я принял это недружелюбие Киева на «ой, извини, обознался».

Ближе к семи утра наш похожий на синего пузатого жука автобус начал собирать около себя всех, кто изъявил желание ехать Туда, где произошло то, что, наверное, до сих пор в страшных снах приходит к бывшим припятчанам, работникам ЧАЭС и ликвидаторам; то, что многими считается «величайшей техногенной катастрофой всех времен»… Мы знакомимся, отмечаемся в списках, разговариваем, шутим, и кажется, что мы — просто очередные экскурсанты, собравшиеся посетить какой-нибудь музей культуры или усадьбу помещика времен царствования династии Романовых. Но нет. Мы в этот момент — не одни из ценителей прекрасного. Мы едем в гости к Печали.

Дорога в Зону отчуждения. Она запомнилась цветущими селами, жители которых спешили куда-то, не обращая внимания на два наших автобуса; короткими остановками «размять ноги и покурить», да и рынком в городе Иванкове, на котором, судя по табличке на местном магазинчике, можно до сих пор купить телеприставки «Сега» и даже «Денди». Через пару часов мы въезжаем в Чернобыльский район. Все. Через несколько сот метров мы въедем в Зону. Мы не увидим больше жителей, снующих по улицам — грустных и веселых, бегущих по делам или просто спокойно перемещающихся по улочкам по случаю выходного дня. Мы уже на пороге.

Буквально сразу после въезда в Чернобыльский район наши автобусы останавливаются на КПП «Дитятки». За КПП, за отходящим от него ограждением из колючей проволоки — Зона отчуждения. Здесь уже начинаешь понимать, что для простого человека посещение Зоны — не игра, а самое что ни на есть серьезное мероприятие. У нас забирают паспорта на проверку, сверяют фамилии с заранее составленным списком, суровым взглядом пробегают по нашим лицам — и — мы въезжаем туда, где каждый из нас по каким-то причинам захотел оставить след в своей памяти. Когда мы ждали разрешения, через КПП без особых проблем проехал ухоженный «Запорожец» с пожилой парой на борту. Оказалось — местные жители. Да, после аварии на ЧАЭС и последующей эвакуации населенных пунктов, в свои села вернулись несколько сотен жителей. Сейчас в селах Зоны проживают около 150 человек. Все они официально зарегистрированы как жители Иванковского района Украины, ибо Чернобыльской районной администрации уже нет и как управляющего органа быть не может…

Первое крупное село… Залесье. Название «говорящее» — за стеной деревьев дома увидеть с первого взгляда невозможно. Только через несколько секунд понимаешь, что за ветками проглядываются окна, крыши, заборчики… Первые же шаги в направлении домов дают понять, что Природе легко — нет, даже ОЧЕНЬ легко вернуть себе то, что человек пытается завоевать у нее для своего проживания. Деревья, кусты, трава — все настолько плотно заполняет все пространство между брошенными домами, насколько это только возможно. Тропинок уже практически нет. Только некоторые из них, на которых сотни ног в течение нескольких десятков лет не оставили растениям шанса на скорый рост, еще сопротивляются наступлению флоры. В деревянных хатах целы почти все стекла, это дает какое-то подсознательное чувство, что люди ушли совсем ненадолго, вот-вот вернутся… Но — заходим в первый попавшийся дом, и все надежды капитулируют перед страшной реальностью.