Зона закрытая, зона печальная, зона.
И ошалевший от долгого бденья кордон,
А впереди, говорят, повышение фона
И, говорят, на три месяца вам этот фон.
 
Я никогда здесь надолго не думал остаться,
Думал, что доля такая минует меня.
Знал, что со многим, наверно, придется расстаться,
А расставаться, увы не хотелось, друзья.
 
Странные люди заполнили всю эту зону,
Будто забыли, зачем собралися сюда.
Будто уже и не видят в присутстве резона,
Будто забыли: не праздник у них, а беда.
 
Планы верстаются, люди маются – зона,
Годы проходят, но лес и трава не растут.
И невозможно смотреть без рыданий и стона,
Дети в той зоне давно, так давно, не живут.
 
Но я надеюсь, живу здесь и только надеюсь,
Может быть, снова из зоны получится сад.
Точную дату, увы, я назвать не осмелюсь,
Но доживу и несказанно буду я рад.
 
Соломин В.Л.
 
 
 

* * * 

 
Мы все здесь временные люди,
Прибыв из разных городов,
Мы коротаем свои будни
С утра, до поздних вечеров.
 
Нам говорят, что труд наш нужен,
Не станем спорить, это так,
Вы в силе здесь должны поспорить,
Когда вздыхает саркофаг.
 
Но это лирика, а проза,
Она сурова и проста.
Свои желания и грезы
Мы отложили, не беда.
 
Нам суждено забыть отныне
Про развлечения и смех,
Здесь много нет того в помине,
Что именуем мы все – грех.
 
Но есть одна у нас отрада,
Она как луч, бьет сквозь туман.
Когда по вторникам в награду
К нам присылают караван.
 
В миг жизнь тогда преобразится
Глядишь, и стол уже накрыт
И тут не грех нам причаститься,
Пусть замполит уж нас простит.
 
И в это время, не скучая,
Мы поднимаем свой стакан,
И пьем за дружбу, сознавая,
Что твой не скоро караван.
 
 
 

* * * 

 
В украинский город малоизвестный
Пришла негаданно беда,
Оборвав на полноте звонкие песни,
Жестокая, как всегда.
 
Тенью прокралась она к порогам,
Росою на землю легла,
Наделать она могла очень много
Людям горя и зла.
 
Но только народ, видно, особый,
Душа у всех одна.
Вздрогнул в тревоге один Чернобыль,
Откликнулась вся страна.
 
Сюда поехали не по приказу,
И даже не долг послал.
Для всех и для каждого сразу
Весь город братом стал.
 
Открылись сердца, распахнулись все двери,
Давая тепло и приют,
Не выразить словом, ничем не измерить,
Какие здесь люди живут.
 
Как хочется мне, чтобы все на планете,
Вот так же за руки взялись,
Чтоб спали спокойно, и мамы, и дети,
Счастливой была наша жизнь.
 
 
 

* * * 

 
Так вот какой он, блок четвертый,
Одетый ныне в саркофаг.
Его, увидев облик темный,
Забыть не сможешь уж никак.
 
Стоит,
На вид как будто смирный,
Но только он на вид такой,
Продлить он может список длинный,
Людей ушедших в мир иной.
 
Стоит угрюмо, величаво,
На землю смотрит с высока,
Как монумент печальной славы,
Урок народам на века.
 
И все притихло, как в испуге,
Не слышно птичьих голосов,
И не видать уже в округе
Стада пасущихся коров.
 
Есть жизнь вокруг, но жизнь иная,
Не та, что прежде здесь была,
Есть здесь вода, но не живая,
Земля, увы, заражена.
 
Всему виною блок четвертый,
Как не печально, это так,
Но долго ль будет глыбой черной,
Стоять здесь мрачный саркофаг?
 
И кто ответит, скоро ль будет
Цвести погибшая земля?
Сегодня думать должны люди,
Нужна ли завтра нам война.
 
 

* * * 

Посвящается Макаренко В.Д.

 
Любовь в Чернобыле нестойка,
Ей так вредит стабильный фон.
Могла б помочь чуть-чуть настойка,
Но против этого закон.
 
Любовь в Чернобыле нечаста:
Причин для этого не счесть.
Любовь в Чернобыле нечаста,
Никто не вступится за честь.
 
Любовь в Чернобыле гонима,
За венерический душок.
Любовь в Чернобыле ранима,
Как нежно пахнущий цветок.
 
Любовь в Чернобыле – как тройка,
Любовь сама себе палач.
Как плаха ждет чужая койка,
Несет расплату дикий скачь.
 

11 ОТДЕЛУ
 
На наши новые погоны,
Легла чернобыльская пыль.
Мы раньше не были знакомы,
Нас познакомил – Чернобыль.
 
Лаборатории хоромы,
Для всех, для нас, как дом родной,
Вот говорун метает громы,
Отбил у многих он покой.
 
Он уподобился собаке,
Для тех, кто супротив него,
Летела шерсть в жестокой драке,
Больших чинов из "огого”.
 
И у него служить не сладко,
Чинам из нашего "нц”,
Дорогу выстилаем гладко,
Им говорун в лице кунце…
 
А рядом с ним сидит Нефедов,
Немного сумрачен и зол…
"Увы, отдел не без уродов.”
Сказал негромко и сел на стул.
 
А вот и Карасев – повеса,
Как молодому тяжело,
Здесь что ни баба – то принцесса,
Аж даже челюсти свело.
 
А у Доронина завидно,
Нахмурен лоб, туманен взгляд,
Поэта нашего, как видно,
Сегодня музы посетят.
 
Душой страдая, чуть не плача,
Чижов на "домик” водку льет,
Ее бы в глотку – не иначе,
Видит око, да зуб неймет.
 
И молчалив, как сфинкс в пустыне
Сидит не Дмитрий, но Донской.
Его же мутит в машине,
С маршрута едет чуть живой.
 
А вот рабы пробоотбора:
Маторин, Ена и Довнар,
В мешки кладут все без разбора,
Что не подточит нос комар.
 
Любимец штаба и штабистов,
Сидит лукавый Седунов.
Сергей, от этих онанистов,
Уйдешь ты, право без штанов.
 
А вот сидит Илья на стуле,
(Вот не завидная судьба)
Ну ладно бы еще в Кабуле,
А здесь Коран не видел я.
 
Забившись, Павлов прикрывает,
Свой с чаем налитый бокал,
Он даже не подозревает,
Что "хватит!” – говорун сказал.
 
Для полноты и колорита
Анатский вечером прибыл,
Ах, Петя, ваша койка бита,
Но только кем, я позабыл.
 
И Запорожцев казачина
Не удержался и пришел.
По всем статьям видать – мужчина,
Мужчину, – просим мы за стол.
 
За этот стол мы сядем вместе,
Пусть будет тесно – не беда!
Чернобыль лепит нас из теста,
Чтобы сдружились на всегда.
 
 
 

* * * 

 
Стелите дорогу цветами живыми
Осталась за зоной большая земля.
И рыжие сосны нам стали родными,
Песчаные дюны укрыли поля.
 
Да! Мы живем еще! Мы смеемся и дышим.
Но память в плену держит нервы пока.
Не фантомы, а мы шли по раненной крыше
И смердящие твэлы держали в руках.
 
Забудем на время про гамма и бетты
В тени саркофага активную пыль.
Целуй меня, слышишь! Люби до рассвета!
Пусть праздником будет черная быль.
 
Нет для скорби причин и радости тоже.
Нам морщины к лицу и к лицу седина,
Мы, конечно, уйдем, как они и, быть может,
Нам наложным пришлют на тот свет ордена.
 
Я не верю молве, и прошу вас не верить,
Настоящих мужчин невозможно купить.
Этот подвиг рублем никаким не измерить.
Это слово Чернобыль никогда не забыть!
 
Ах, налейте, друзья! Я хочу с вами выпить!
Ах, цыганка-судьба, улыбнись, улыбнись,
Лежит через сердце дорога на Припять,
А дорога до дома лежит через жизнь.
 
Вячеслав Смоленский
Август 1987. Чернобыль
 
 
 

ОБЕТ
 
Ты бедою рождена –
Отчуждения страна,
За колючей проволокой зона,
Ты навеки больна
И хрипит тишина,
Тишине не хватает озона.
 
Числа горестных дат
Из былого глядят,
А теперь вот и двадцать шестое…
Нас апрельский набат
Пробудил и стократ
Жизнь проверила, кто чего стоит.
 
Был невидимым враг
И безжалостный страх,
Лез в нутро, замораживал нервы.
Взяли волю в кулак,
Первый сделали шаг
И пошли…
Кто-то должен быть первым.
 
До родной стороны
Долетают их сны,
Но остались над "и” еще точки.
Отголоски войны,
Нашей с вами вины,
Да скупые газетные строчки.
 
По прошествии лет
Проливается свет:
На событья, на судьбы, на лица.
Рядом с нами их нет,
Так дадим же обет,
Что Чернобыль – не повторится!
 
Вячеслав Смоленский
 
 
 

ДОРОГА ТРЕВОГ

 
 
Я не помню уже, где однажды бывал,
Перепутались вехи и дали.
Я немало дорог на веку повидал,
Но одну позабуду едва ли.
 
Каждый метр кричит, даже каждый аршин,
Ей обочины вторят с упреком.
А по ней, а по ней – вереницы машин,
День и ночь бесконечным потоком…
 
Провода не гудят, и на них не сидят,
Не ворчат по-хозяйски вороны.
Изумленные сосны с испугом глядят
На свои обнаженные кроны.
 
Белый аист крылом не касается крыш.
Ну за что эта участь дороге?
Ощущать пустоту, слышать горькую тишь,
И болеть состояньем тревоги.
 
Постарела трава, а в назначенный срок,
Не поет беспризорное поле.
Ах, дорога-тревог! Ах, дорога-тревог
Не завидую я твоей доле…
 
Ты прости нас земля,
Ты конечно права –
Мы еще не ушли от порога
Все спасения ждет
И лишь только жива
Из Чернобыля в Припять дорога.
 
Вячеслав Смоленский
27 апреля 1988 г.